Тайна греха и страданий по суду Откровения
Священномученик Феодор (Поздеевский)
Тайна греха и страданий по суду Откровения
Если бы вся история жизни человеческой на земле с самой ее колыбели каким-либо чудом развернулась, подобно огромному книжному свитку, пред нашим взором, то, конечно, каждый бы из нас увидел как бы огненными и кровавыми буквами написанное: «плач, и стон, и горе». Наблюдения каждого и опыт всего человечества на протяжении всей его истории достаточно ясно говорят, что настоящий мир и жизнь, по крайней мере, в сознании человечества есть мир скорби, страданий и зла. Зло здесь в большой дозе перемешано с добром, и как тонкий яд это зло проникает собой все: к красоте природы примешивается безобразие, в силе природы сказывается ее слабость, а от человека гораздо более возносится к небу стонов отчаяния и плача, нежели восторженных криков радования и ликования. И что всего тягостнее для сознания человека, ищущего проникнуть в тайну окружающей жизни, так это замечаемое им постоянно какое-то странное противоречие и несоответствие между явной целью жизни природы и человека и действительной жизнью и деятельностью их. Ведь красота, здоровье, сила, жизнь, по-видимому, составляют явную цель природы в мире органическом, но в то же время природа действует и в противоположном направлении и трудится столько же и для уничтожения всего живущего, сколько и для жизни; не только для человека, но и для всего живущего она и мать, а, пожалуй, больше того мачеха. Она уничтожает одной рукой то, что делает другой.
У человека от природы есть много добра и в совести и в разуме, но в то же время еще больше есть такого, что постоянно борется в человеке с добром. И как сама природа постоянно как бы противоречит себе самой, так и человек постоянно мучится непрекращающейся борьбой духа и плоти, высших и низших своих стремлений. Пусть человек намеренно будет закрывать глаза и не замечать этой общей «страды жизни», пусть он будет стараться найти забвение в полном погружении себя в чувственность и так называемые удовольствия жизни, он этим самообманом только на некоторое время устранит как бы от себя весь ужас сознания пустоты своей жизни и кругового страдания, но самый-то факт этой всеобщей «страды жизни» так и остается фактом и еще тяжелее дает себя почувствовать в минуты духовного протрезвения и заставит искать такого или иного решения. Ведь не может же человек жить этой одной только скорбью жизни и в ней находить смысл жизни, а будет непременно искать какого-либо оправдания этой скорби житейской, какого-либо ее смысла и цели.
В истории мировой жизни можно видеть, как человечество в борьбе с этой страдой жизни, в погоне за благом жизни сбивалось с пути жизни, не зная истинного выхода из страданий, и терпело полное крушение своей жизни, — или спускалось на степень чисто животного состояния, утрачивая всякое человеческое достоинство.
Библия говорит нам об одном ужасном крушении жизни всего человечества, когда люди, заглушая внутренний голос совести и забыв Бога, искали забвения на пути только плотских удовольствий и дошли до чисто скотского состояния, так что Господь нашел лучшим совсем смыть с лица земли этот позор человечества волнами всемирного потопа, нежели оставить такое состояние мира, когда, по словам священного писателя, — «растли всяка плоть путь свой на земле». Светская, мирская история народов говорит нам о другом, хотя и не таком ужасном, как потом, но все же великом и печальном крушении человеческой жизни, когда люди перед пришествием Христа на землю в тщетных поисках истинного пути жизни и выхода от бессмысленной суеты жизни в отчаянии готовы были сами прекратить свое существование. «Не стоит жить» — вот отчаянный вопль, который раздавался как на улицах и площадях, так с ораторских и философских кафедр и при том среди народа образованного и богатого естественными благами жизни. «Нет, говорит один философ, вместо того, чтобы роптать и страдать, лучше лишить себя жизни. Отчего ты сам не умеешь покончить с жизнью и с лишениями?»
Даже лучшие люди этого печального и мрачного времени, презирая жизнь и тяготясь ею, спрашивали со скорбью: «Докуда же будет это и скоро ли прекратятся страдания?» Это ужасное состояние полного отчаяния происходило не оттого только, что человек изнемог в борьбе со злом внешней природы, в борьбе за физическое свое существование, а оттого, что у него иссяк источник его духовной жизни, человек уразумел и почувствовал, что он остается в жизни только слепой игрушкой страстей и что даже самое грубое и полное служение и преданность этим страстям не могут заглушить в нем сознание тяготы, ненормальности жизни и необходимости лучшего. И эти внутренние, духовные мучения человека, когда он сознает, что не может найти своего истинного пути жизни, что он своей жизнью только опозорил самое достоинство человека, что он утерял свет своей жизни, еще мучительнее и больнее ощущаются человеком, нежели страдания внешние, физические, так как с последними человек может еще бороться и убегать от них, а первые он носит в себе самом и питает их своей же жизнью. Вот почему люди перед пришествием Христа Спасителя в страшных муках духовного оскудения жизни, по словам современника, «в безумном отчаянии рвали на себе одежды и валялись на улицах, крича, что они прокляты Богом». Такими страшными последствиями обнаруживало себя ослабление в умах и сердцах этих людей тех религиозных верований, в которых они раньше находили успокоение. Но тайна этих ужасных мучений и страданий духовных, тайна все усиливающейся неудовлетворенности жизни, равно и тайна окружающего людей мирового зла, от которого они искали убежища в успехах культуры и цивилизации, так и осталась неразрешенной загадкой для языческого мира.
Горько ошибается тот, кто скажет, что теперь то уже этот стон мировой скорби отошел в область преданий, что нет больше «страды жизни», ибо и в области внешних успехов жизни, и в области умственного развития человек достиг таких результатов, что может испытывать только довольство жизни. Прислушайтесь внимательнее к голосу современных настроений общественной жизни, не вызванных только грозой современных нестроений, а вообще всем укладом и характером жизни, прислушайтесь к тону произведений изящной и художественной литературы, где отражается жизнь с ее настроениями, просмотрите любую газетную хронику и вы ясно увидите, что и теперь от земли к небу несется не крик восторженной радости и благодарности, а тот же скорбный вопль тоски и отчаяния, какой несся и прежде. Жизнь общественная и литература, рисующая ее и подчеркивающая насущные злобы жизни, одинаково развертывают перед нами удручающую обстановку, в которой люди мучатся со своими крупными и мелкими страстями, с болезнями и бедностью, болезненно ищут, где только можно, крупицы добра и света, часто заблуждаясь и сбиваясь с пути, и мучительно ждут ответа на вопрос: как же жить и куда нужно идти. Нам думается, что кто знаком хотя бы с произведениями одного из современных беллетристов, вроде хотя бы Чехова, тот не будет отрицать высказанной мысли. Ясно, что та же «страда жизни», которая переживалась прежде людьми, переживается ими теперь, и мало ли найдется таких богатых духом и окрыленных надеждой людей, которые бы светло смотрели в будущее, а не воздыхали о прошедшем, как о лучшем и счастливом времени.
Знаменательно то в жизни человека, что как для каждого человека в частности, так и для жизни всего человечества, лучшие, счастливейшие времена жизни, так называемый «золотой век», всегда отодвигаются ко временам седой старины, или к летам ранней юности.
И предания всех народов одинаково согласны, что были когда-то на земле лучшие, блаженные времена, но тайна прекращения этого блаженства и тайна страданий всегда оставались загадкой для человека и теперь еще остается необъяснимой для тех, кто ищет ее разгадки путем собственных только усилий и измышлений. Одно только, безусловно, ясно для всех и верно, что жизнь человека, и не только человека одного, а и всего мирового бытия, с которым человек непосредственно связан тесными узами и в цепь явлений которого он введен, есть жизнь какого-то искаженного порядка, есть жизнь ненормальная и что так не должно быть. А так как человек всегда руководится в своей жизни и может разумно руководиться только мыслью о том, что должно быть и иметь какой-нибудь смысл, а окружающая человека жизнь и его собственное существование по причине господства зла и страданий кажутся непонятными и бессмысленными, то люди издавна старались объяснить как-нибудь себе это господство зла и страданий в мире и найти в них какой-либо смысл. Ведь бесконечно и невыразимо тяжко человеку сознавать, что он бессмысленно живет, бессмысленно и не известно для чего страдает и еще бессмысленнее прекращать свое существование.
Мы не будем подробно касаться тех разнообразных объяснений тайны страданий жизни и зла в мире, какие (объяснения) давали люди, желавшие проникнуть в эту тайну усилиями только своего ума, ибо для жизни важно знать не столько ошибки и заблуждения, сколько правду.
Скажем только, что вне идеи личного Бога, что для человека, переставшего определять себя и свою жизнь этой идеей личного, живого Бога и потерявшего идеал жизни и спасения в Боге, нет другого выхода, как только поникнуть в сознании своего бессилия пред непонятной тайной мирового бытия, как бытия страданий и скорби, и все уже бытие признать принципиально злом, как это делает буддизм. Буддизм со своим пессимизмом, с учением, что самая жизнь, как процесс известного развития, есть зло и что нужно погашать в себе самое желание жизни, что небытие лучше бытия, весьма хорошо выражает собой то общечеловеческое состояние, когда люди, переставая сознавать и опознавать свою жизнь и себя в живом, личном Боге, рассматривают себя только в кругу одного этого ограниченного земного бытия, как его частичку. При таком сознании возможны для человека при виде общей «страды жизни» два исхода: или презрение ко всему и к самой жизни, или глубочайшее чувство скорби, горькое отчаяние, когда человек действительно способен бывает с восторгом признать небытие как лучшее и поклониться ему. Вот почему отнять у человека Бога и оставить его одного среди круговорота жизни, значит или осудить человека на одну чисто животную жизнь, недостойную человека и не избавляющую его от зла и страданий, или, если это невозможно, осудить его на полный пессимизм и отчаяние. Но ведь в этом признании зла, как всеобщего и неизменного закона бытия и жизни, и в истекающем отсюда пессимизме, не только нет разумного разрешения мучительного вопроса о зле и объяснении его смысла, но уж прямо как бы подчеркивается его бессмыслие и бессмыслие самой жизни.
Не много отличаются от буддийского пессимизма, как и от пессимизма новейших философских учений, в этом отношении, т.е. в указании и отыскании смысла зла и страданий, те учения, которые признавали источником зла или Самого Бога, или материальный мир, или даже признавали область и царство зла такой же самостоятельной и абсолютной областью бытия, как и Бога. Ведь и здесь, в сущности, тоже отнимается у человека радость бытия и жизни и взамен этого ничего не дается кроме разве той мысли, что и Бог даже бессилен пред злом и, пожалуй, даже подчинен Ему. Но ведь от этого человеку не только не делается легче и не только он не находит примирения со злом и смысла его, а теряет даже и последнюю опору в борьбе с ним, так как, считая Бога бессильным пред злом, человек, естественно, перестает верить и в силу добра. Вот почему наряду с этими безотрадными и тяжелыми для жизни человека выводами пессимизма некоторые, как бы намеренно закрывая глаза на общую картину мировой жизни, утверждали, что настоящий мир есть мир наилучший из всех возможных миров, а что так называемое зло мира и жизни зависит только от ограниченности его, оттого, что тварные существа должны постепенно восходить от одной ступени совершенства на высшие, и вот на этом-то пути к полному совершенству всякое прежнее, сравнительное несовершенство, переживается как неприятное состояние, как зло и страдание. Но ведь в таком случае, конечно, не будет и конца страданиям и злу, ибо совершенствование человека должно быть бесконечным, и он, значит, вечно должен переживать недовольство и стремление к лучшему и никогда не найдет успокоения. Человек никогда не может примириться с этим жизненным путем своего совершенствования, в котором он как бы постоянно должен переживать все большие и большие муки рождения. Человек, напротив, ищет и жаждет такого раскрытия и развития своей жизни, чтобы переживать в себе постоянно радость бытия от сознания, что он оправдывает задачу и цель своей жизни и восходит от силы в силу в своих нравственных совершенствах.
Эту радость бытия и жизни, происходящую от сознания человеком того, что он идет путем истинной жизни и восходит от совершенства к совершенству и своей жизнью и личностью раскрывает в мире физическом и условном — ограниченном отобраз Божественных совершенств, и утверждает христианство. «Сия глаголах Вам, говорил Спаситель своим Апостолам, да радость Моя в Вас будет, и радость Ваша исполнится» (Ин.15:9-10). А говорил он тоже о скорбях, искушениях и страданиях для Апостолов и все-таки утверждал радость бытия и жизни, а не пессимизм и отчаяние. «И Вы, продолжает Спаситель, печаль убо имате ныне, паки же узрю Вы, и возрадуется сердце Ваше, и радости Вашея никтоже возмет от Вас» (Ин.16:22). Итак, есть, значит, возможность чувствовать одновременно и радость бытия и жизни, и скорби ее, есть, следовательно, какой-то просвет, куда может человек бодро смотреть и среди окружающего зла, и есть, очевидно, такие состояния духа и такое содержание жизни, пред которым бледнеет всякое зло, всякая горечь и страдание и переживается только радость своего бытия и сознание этой радости.
Этим бодрящим душу и радостным настроением жизни, этим осмысленным взглядом на все скорби жизни и какою-то удивительной примиренностью со всем происходящим в жизни нашей и окружающей могут примирить и нас с жизнью все эти столь дорогие нам живые образы Серафимов Саровских, Амвросиев Оптинских, или созданные творчеством великого писателя образы старца Зосимы и Алеши Карамазова. А ведь ни эти носители радости жизни, ни Сам источник всякой радости — Господь Спаситель — ни только не отрицали скорбей, но и прямо утверждали их и считали их неизбежными, более того — необходимыми. Значит, есть в христианстве примирение этих двух как бы несовместимых явлений жизни, есть смысл этих страданий, значит, христианство может и раскрыть тайну, которая искони мучила мучит человека. Но не тем раскрывает христианство эту тайну страды жизни человеческой, что признает ее напускной или искусственной; напротив, нигде, быть может, не рисуется состояние всего мира и всей жизни человеческой погруженными во зло настолько мрачными красками, как в Библии; а тем, что действительно объясняет происхождение всеобщей суеты жизни и томление духа и указывает ясно, в чем именно человек должен утвердить свою мысль и волю, чтобы бодро пройти путь жизни и оценить благо этой жизни.
Христианское откровение объясняет тайну страданий человеческих и суеты мира грехопадением человека, через которое зло, зародившееся в области бытия чисто духовного — в мире ангельском, перенесено было из этой надземной сферы и в область бытия чувственно-духовного, в область жизни человеческой и физического мира. А злом, которое зародилось в области духовно-разумного, невещественного бытия, в мире ангельском, христианское откровение называет не физические страдания, которые на самом деле не зло, а то ложное беззаконное направление воли разумных существ, когда они, отрешаясь от Бога, думают самостоятельно созидать свою жизнь вне зависимости от Бога и в полном отрешении от Него. Зло, говоря кратко и языком святоотеческим, есть ложная и фальшивая сама по себе мысль тварного существа о своей якобы самостоятельности и происходящее отсюда противление воле Божией и тому порядку и закону бытия и жизни, которые положены Богом для жизни и деятельностью каждого существа мира.
Ведь всякое созданное существо и всякое тварное бытие, вызванное к бытию и жизни волей Божией и призванное Богом «зело добрым», поскольку может сохранять эту свою первобытную доброту и охранять общую гармонию мировой жизни, поскольку ни на один момент своей жизни не выступает из пределов того закона бытия и жизни, который ему дан Творцом мира, и ни на один момент не теряет своей зависимости от Бога, в Котором Одном только он и имеет опору жизни.
Сознать, что я могу жить и вне зависимости от Бога и могу строить свою собственную жизнь, руководясь только своей волей, это значит совсем отказаться от жизни и внести в нее полное расстройство и дисгармонию, ибо всякое тварное существо может жить под тем лишь одним условием, если будет сознавать, что творческое слово «да будет» и теперь неизменно действует во всем мире и в нем самом и должно всегда действовать для блага всего сущего.
Грехопадение ангелов и грехопадение человека, внесшее собою зло во все области бытия, как духовного, так и материального, в том и состояло, что и ангелы и люди захотели быть самостоятельными носителями своих совершенств и жизни, порвали свою непосредственную связь с Богом и пошли по пути своей собственной воли. Диавол, бывший прежде добрым ангелом, ослепленный своими совершенствами, возомнил, что этот блеск совершенства он имеет не по благодати Творца мира, а в силу собственного своего могущества, и через это он не устоял в истинном своем бытии, т.е. в отношении подчинения к Богу, а отделил себя от Бога во имя своей самостоятельности и независимости. Это-то именно фальшивое сознание своей независимости, этот призрак самобытности и извратил в целой части мирового бытия, именно в области духовно-разумного бытия, истинный закон жизни и внесли сюда первое явление зла и страданий, которые всегда переживаются и воспринимаются сознанием человека, как нарушение гармонии жизни, а где нарушение истины и гармонии, там и зло. И зло потому есть не что иное, как воля разумного существа, действующая в направлении противоположном воле Божией и независимо от нее. Грехопадение наших прародителей было только дальнейшим распространением этого именно зла: — стремление жить независимо от Бога — из области чисто духовной в область мира телесно-духовного.
Библейский рассказ о грехопадении прародителей, как причине зла и страданий в мире, в отличие от философских учений, поражает нас удивительной простотой, так что неверующая мысль насмешливо признает его простой сказкой или мифом. Рассказ этот всем известен с детства; все знают, что прародители наши нарушили Божию заповедь о невкушении плодов с древа познания добра и зла и за это ослушание Господь изгнал их из рая, осудив их и всю тварь на суету, страдания, скорби и смерти. По-видимому, такие ужасные следствия, как общее страдание мира, далеко не соответствуют вызвавшей их причине, и библейское объяснение тайны мирового зла представляется очень наивным. В том-то и заключается достоинство и превосходство высшей мудрости, что она умеет просто объяснять глубокие тайны. Да и так ли наивно предлагаемое Библией объяснение тайны греха и страданий человеческих, как это кажется объюродившей премудрости человеческой? Ведь мы уже сказали, что благо всякого тварного существа состоит в том, чтобы в своей жизни раскрывать вложенный в него Творцом закон жизни. Все стихии видимого мира дотоле сохраняют общую гармонию жизни, доколе они не нарушают своих собственных пределов и законов деятельности, доколе исполняют выраженную в этих законах общую для бытия всего мира волю Божию и доколе держатся за нее. Неразумные стихии и не могут сами уклониться от деятельности по своим законам, если кто-либо другой их не выведет. Другое нужно сказать о тварях разумных и свободных. В том-то и состоит высшее благо разума и свободы, чтобы не слепо и бессознательно исполнять законы своей жизни, а свободно и сознательно раскрывать в своей жизни ту истину и тот смысл своего бытия, ради которого создано разумно-свободное существо. Ведь и мы всегда более ценим свободное и охотное исполнение добра, а не принужденное и насильное. Человек должен был по идее творения являть на земле своею жизнью и деятельностью начала жизни богоподобной, должен был низводить на землю и являть через себя среди неразумной твари Божий разум и Божию волю, должен был как бы проникать эту неразумную природу началами духовной жизни и чрез себя возводит ее к Богу. По своему двоякому составу человек действительно мог быть связующим звеном между миром видимым и духовным, ибо по телу он принадлежал к внешнему миру, а в разуме и свободе заключал образ Божества и носил явные знаки своей непосредственной связи с Богом. Эта связь человека с Богом должна быть вечной, так как только при этом условии со стороны человека и внешний мир, хотя и чрез посредство человека, мог как бы озаряться и оживляться светом и силой Божества. Человек, если он хотел являть собою в мире жизнь богоподобную, конечно, ни на одно мгновение и не должен был своим разумом и свободой отделяться от Бога, а вечно должен был переводить волю Божию в свою волю и ею определяться к деятельности, а не своей собственной. Но это определение себя самого в жизни только волей Божией должно быть вполне свободным и добровольным, и вот для этого именно Господь и дал людям заповедь о невкушении плодов с древа познания добра и зла. Конечно, воля Божия могла выразиться и в другой какой-нибудь заповеди, более и менее трудной, но только непременно должна была в чем-либо выразиться, так как только при этом одном условии человек мог избрать или жизнь по воле Божией, или отделить себя от нее и жить уже по своей воле, т.е. совершенно уже сознательно и свободно идти путем богоуподобления, как единым истинным путем своей жизни, или идти путем самозакония, раскрывать свою деятельность как бы независимо от этого. Человек избрал последний путь, т.е. не захотел быть подобным. Богу, а захотел быть равным Ему, как ему обещал диавол, и с этой лукавой надеждой отверг заповедь Божию, а вместе и волю Божию, как закон своей истинной жизни, и утвердил свою собственную волю и сам захотел сделаться самостоятельным носителем и строителем своей личной жизни. В данном случае и с человеком произошло и повторилось то же самое, что произошло и с диаволом, т.е. тот и другой отделили себя добровольно от Бога и чрез это расстроили общую гармонию бытия, которая должна была поддерживаться всеобщей зависимостью от Бога.
Итак, грех первого человека явился действительными злом и погибелью для него, и в рассмотрении библейского рассказа о грехопадении нужно останавливаться не на внешней только истории его, а на внутренней стороне смысла заповеди и еще на той внутренней стороне духовных настроений воли и разума человека, которая выразилась в нарушении заповеди. Что же могло произойти дальше для человека вследствие нарушения им заповеди Божией?
Когда человек волей и мыслью по соблазну диавола уже отступил от Бога, захотел быть равным Ему и самостоятельным носителем своей жизни, он начал эту свою самостоятельную-то деятельность ничем иным, как угождением чувственности: — вкушением плода запрещенного дерева. «И виде жена, яко добро древо в снедь и яко угодно есть очима видети и красно есть еже разумети, и вземши от плода его яде», — говорит слово Божие, описывая факт грехопадения и те внутренние мотивы чисто животного свойства, которые руководили и которые проснулись в человеке сразу же после преступного намерения отступить от воли Божией и охлаждения любви и доверия к Нему. Таким образом, первый же шаг свободной и самостоятельной деятельности человека, не хотевшего жить по Божьи, был угождением чувственности, угождением телесным влечениям, которым человек в первом же своем акте свободной и самостоятельной деятельности придал как бы первенствующее значение и поставил их даже выше духовных, тогда как по идеалу жизни дух должен был господствовать над телом и подчинять его себе, как орудие деятельности. Но это господство духа над телом могло быть только тогда, когда дух человека сам как бы держался за Бога и через это занимал должное свое положение; отступивши же от Бога и от своего истинного направления и закона жизни, он естественно должен был подпасть в рабство иному закону — «закону плоти и греха», которые (плоть и грех) прежде были бессильны против него, а теперь получили силу и господство. Это господство чувственности и плоти явилось и является для падшего человека обычной стихией и характерным содержанием его жизни и вместе с этим является и как бы проклятием жизни и ужасным бременем, так что даже такие великие силой Божией люди, как Ап. Павел, с отчаянием, взывали: «Окаянный аз человек, кто избавит меня от тела смерти» (Рим.7:24).
Главное зло в жизни падшего человека в том и состоит, что он внутри себя носит постоянный разлад и вражду, ибо дух человека отрешенный его собственной волей от Бога, все же томится и жаждет богоподобной жизни, как истинной своей жизни, но воля человека не только свела его с высоты богоподобия, но и придала господствующее значение телесным потребностям человека. Так эти двоякие стремления человека — духовные и телесные — влекут человека каждое на свой путь, и человек силой первого своего греха принужден волей или неволей подчиняться этим последним стремлениям плоти. И ему необходима снова Божественная сила, чтобы освободиться от этого плена плоти. Хорошо выражает это мучительное бессилие падшего человека к добру и страшный разлад внутри его Ап. Павел, когда говорит: «Желание добра есть во мне, и по внутреннему человеку я нахожу удовольствие в законе Божием, но я плотян, продан греху: добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Когда хочу делать добро, мне прилежит зло, ибо в членах моих вижу иной закон, противовоюющий закону моего ума и пленяющий меня законом греха (Рим.7:18-23).
И, действительно, в жизни падшего человека чувственность и служение ей решительно заявляют себя на протяжении всей мировой истории. И зло в смысле греха, как уклонения от Бога, получило в истории мировой жизни два направления и выражалось всегда, с одной стороны, в развитии духовной гордости, с другой — в развитии чувственности, доводящей человека до скотоподобия. Правда, гордость и чувственность в жизни человеческой неотделимы и развиваются совместно, и поддерживают одна другую. Так действительно и было: гордый дух падшего человека, отрешенный от Бога, забыл Его, а отсюда и жизнь человека так растлилась, что Господь смыл позор этой жизни потопом. Человек уже не только не являл на земле начал жизни богоподобной, но и сам сделался хуже твари. Тоже почти господство чувственности и потери живой связи с Богом повторилось и в культурных странах дохристианского язычества. Ибо чем же томилось и мучилось это язычество, как не тоской по идеалу жизни? — ведь заглушить окончательно потребности духа невозможно. И если всмотреться внимательно в культурный прогресс всего человечества, то по тем приступам и настроениям, которыми он проникнут, он и теперь нисколько не двинулся вперед и нисколько не пересоздал жизнь к лучшему, ибо все здесь направлено к тому, чтобы создать только наилучшие условия для своего благополучия, и человек по прежнему остается рабом своей плоти. В этом отношении очень хорошо охарактеризовал жизнь человеческую один древний мудрец, который предал сердце свое тому, чтобы исследовать и испытывать мудростью все, что делается под небом, и вот он нашел, что все суета и томление духа. Что было, то и будет, и что делалось то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем, говорил этот мудрец.
И действительно, на том пути жизни, которым идет падшее человечество, оно и не может создать действительно ничего нового и истинно ценного, ибо весь труд человека и вся его работа вечно определяется только страхом смерти и заботой в поисках блага жизни; но все-таки человек ни смерти не избегает, ни блага жизни не находит, ибо ищет его на пути разрушения своей истинной жизни и ищет опоры в том, что само условно и скоропреходяще. И сколько бы он ни полагал сил духа на отыскание внешнего блага жизни, он никогда не может найти на этом пути покоя, с одной стороны потому, что та внешняя среда жизни, в которой живет человек, носит на себе иго проклятия Божия и расстройство, а с другой стороны и сам человек носит внутри себя постоянный источник мучений, ибо ведь, устрояя свою жизнь по закону только чисто телесного существования, человек, однако, сознает себя не плотью только и животным организмом, а и духом. Ему поэтому нужно удовлетворение полное, а это удовлетворение возможно только в Боге. И, несомненно, в чисто воспитательных и благих целях обрек Господь всю тварь по падении человека на суету и томление, с той целью, чтобы человек познал горьким опытом жизни невозможность найти покой и благо в этой общей суете и обессиленный в тщетной борьбе со стихиями мира, носящими следы Божия осуждения, сам уже отвратился от них и взыскал Бога. Может быть, покажется непонятным и странным, за что же Господь отдал под суету и проклятие внешнюю природу, когда виновен был только один человек. Но ведь это расстройство и проклятие внешней природы по слову Божию только «в делах человека», а не в самой себе, а возможно дыхание ее и болезнование так же должны быть естественны как расстройство и замешательство в действовании какой-нибудь сложной машины, когда в нее прекращен нормальный доступ или приток той энергии, которой она движется. Ведь и в данном случае, чрез свое отпадение от Бога человек как бы разорвал ту связь, которая связывала и возводила внешний мир к Богу и низводила на этот внешний мир величие и силу разума Божия и Его воли.
Сам человек и связанный с ним внешний мир отделились по вине человека от Бога, и ни тот, ни другой не могут жить нормальной и истинной жизнью. А так как из всех видимых тварей один только человек может не только сознавать эту суету и ненормальность такой жизни, то его жизнь и является по преимуществу страдой и томлением духа. И если бы не было для человека указано какого-либо выхода и примирения с этой суетой, то всякому, конечно, осталось бы только сказать то же, что говорит Экклезиаст: «И возненавидел я жизнь, потому что противны мне стали дела, которые под солнцем; и возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен его оставить человеку, который будет после меня. И что будет человек иметь от всего труда своего? все дни его скорбь и труды его беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя, ибо все суета и томление».
Христианство, однако, не допускает человека до подобного мрачного вывода из наблюдений жизни, и тот же самый библейский мудрец, слова которого сейчас только приведены, указывает и объяснение этой суеты жизни, и выход из нее. Я нашел, говорит этот мудрец, обозревая суету мира, что Бог сотворил человека правым, а люди исказили свою жизнь, так как вместо мысли о едином Боге и вместо искания Его измыслили себе новые пожелания и заботы, и вот, если кто желает утвердиться снова в истине бытия и жизни, то выслушай сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, ибо в этом все для человека.
Таким образом, Божественное откровение, объясняя тайну греха и страданий человеческих и страды всего мира, причину их указывает в самом человеке, в его грехопадении, которое положило как бы бездну разделения между ним и Богом и отдало человека во власть диавола.
Объясняет ли достаточно эту тайну греха и страданий библейское повествование о грехопадении человека и ангелов и выражает ли оно истину, это дело совести каждого, а мы считаем нужным в заключение сказать, что в предании всех языческих народов потеря человеком блаженства или так называемого «золотого века» представляется буквально в таких же чертах, как и в Библии.
Так, например, на одном из древних вавилонских памятников сохранилось изображение такого рода: мужчина и женщина сидят друг против друга по обеим сторонам дерева, на нижних ветвях которого свесилось два больших плода. Фигуры этих людей изображены с руками, протянутыми к этим плодам; позади одной из человеческих фигур, именно женской, стоит вертикальная линия, напоминающая фигуру змея. Этот рисунок не нуждается ни в каком объяснении и явно служит изображением библейского рассказа о грехопадении. В тех же вавилонских преданиях часто упоминается «о древе жизни», об особенном саде, где жил человек, о том, что этот сад охранялся мечом, вращавшимся во все стороны; явно здесь напоминание о библейском рассказе. То же самое почти, что у вавилонян, повторяется и в Финикийских преданиях, в Египетских, в Персидских и в мифологии Греков и Римлян.
Это поразительное согласие преданий древних народов о грехопадении человека с Библией явно утверждает истинность библейского сказания и показывает, что человек, если он желает разрешить мучительную для него тайну зла мировой жизни, не оставляет человека только в сознании неизбежности зла, а дает ему и надежду на спасение, указывает на отраду и радость бытия в Боге и с Ним.
В тайне искупления человека от греха, проклятия смерти Сыном Божиим христианство раскрывает тайну претворения страды жизни, ее суеты и томления во благо жизни. Но почему и искупленный человек, поверивший словам Господа: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененные и Аз упокою Вы»… все-таки должен страдать и как, однако, при этом он все-таки может чувствовать радость бытия. Для объяснения этого необходимо раскрыть самую тайну искупления и выяснить, как человек может снова делаться сыном Божиим и новым созданием во Христе. Скажем только: слезы нужны человеку в земной его жизни: труд, болезни, печали и воздыхания составляют без всякого ограничения то средство, которым грехи и зло в роде человеческом не заходят еще в пределы чисто сатанинского озлобления; слезы нужны человеку, ибо они размывают собой туман и призрак человеческой самодовлеемости, обнажают смертоносный покров похоти плоти, очес и житейской гордости. Разрешите человека от слез, от труда и болезней, возьмите самую смерть от земли и предоставьте человека только самому себе, и вы увидите в человеке такое чудовище, страшное и жалкое вместе, образ которого трудно и представить. Что, в самом деле, было бы тогда с человеком? Сперва, конечно, человек упьется похотью, дойдет в ней до утонченности, изобретет новые и новые виды ее, а все-таки эта похоть будет для человека иметь конец; должны начаться или новые изобретения ее или повторение. Но докуда же будет это?! Тогда люди вероятно в бессмертии своем сами пожелают смерти, как верховного блага, чтобы только прекратить эту позорную жизнь.
Господь отрет от нас действительно всякую слезу и скорбь, но только мы сами должны служить не похотям нашим, а претворять нашу жизнь любовью Божией, низводить любовь эту в нашу жизнь и сделать ее общим дыханием всей нашей жизни, ибо как чрез ослушание наше вся тварь воздыхает и болезнует, так и через обновление наше обновится и вся тварь.
Публикуется по книге: Новый священномученик Феодор Волоколамский (Поздеевский). Служба Богу и России. Статьи и речи 1904-1907 годов. — М.: Паломник, 2002, сс. 215-234.